Как вырастить ребенка счастливым


Естественные и неестественные роды

В чреве матери маленький человечек беспрепятственно повторяет путь, проделанный жизнью на нашей планете. Одноклеточное существо становится амфибией и затем, после бесконечного числа превращений, Homo sapiens. Опыт предков подготовил плод ко всему, что с ним может произойти. Материнское чрево его кормит, согревает и качает точно так же, как когда-то, десятки тысяч лет назад, кормило, согревало и качало зародышей охотников-собирателей. Неродившийся ребенок сегодня слышит почти то же, что и миллион лет назад, если только его мать не живет рядом с крупным аэропортом, не посещает оглушительно грохочущие дискотеки или не водит грузовик. Он слышит сердцебиение матери, урчание кишечника, сопение во сне, смех, пение, кашель и так далее, слышит ее голос и голоса других людей и животных. Все это совершенно не беспокоит дитя, так как в течение миллионов лет его предки слышали эти громкие и внезапные звуки и привыкли к ним. Так как в неродившемся человеке уже заложен опыт предков, он ожидает этих звуков, толчков и резких движений, которые составляют часть опыта, необходимого для нормального внутриутробного развития ребенка.

К моменту рождения ребенок уже готов оставить безопасное материнское чрево и продолжить жизнь в нашем гораздо более непредсказуемом и опасном мире. Природа позаботилась о том, чтобы травма рождения не была слишком сильной. Высокий уровень гамма-глобулина в крови защищает ребенка от инфекции и постепенно снижается по мере развития иммунной системы. Зрение обретает свою остроту только после того, как шок рождения остался далеко в прошлом. Еще до рождения у ребенка заработали рефлексы, система кровообращения, слух. Теперь же запускается программа, по которой ребенок будет развиваться в течение первых дней, недель и месяцев после рождения и которая поэтапно «включит» отделы головного мозга.

Непосредственно в момент рождения окружающая ребенка среда вдруг превращается из влажной в сухую; падает температура; раздаются неприглушенные звуки; новорожденный начинает дышать и самостоятельно снабжать себя кислородом, изменяет привычное положение вниз головой. Между тем младенец удивительно спокойно переносит эти и многие другие ощущения естественных родов.

Хотя ребенок никогда раньше не слышал своего голоса, первый крик его совсем не пугает, пусть даже он очень громкий и раздается внутри головы. Этот крик слышали его предки, они научили его отличать страшное от естественного и не бояться без причины. Вместе с голосом у предшественников человека появился ряд способностей, позволивших плавно включить голос в континуум вида. Под голос подстроились слух и рефлексы, а ожидания новорожденного включили в себя звук голоса как один из «сюрпризов» первых мгновений жизни.

Ожидания и тенденции младенца

Сразу после рождения младенец необычайно восприимчив. Он не способен рационально мыслить, сознательно запоминать, размышлять или рассуждать. Можно сказать, что он не столько сознателен, сколько чувствителен. Во сне он чувствует свое состояние и происходящее вокруг примерно так же, как взрослые, спящие в одной постели, ощущают присутствие или отсутствие друг друга. Наяву он еще тоньше воспринимает свое состояние, но, как бы это сказали о взрослом, подсознательно. В любом случае ребенок куда более раним, чем взрослый, ибо не может соотнести свои впечатления с прошлым опытом.

Младенец не ощущает течения времени. Когда он находится в матке, а после рождения – на руках у матери, отсутствие времени его совсем не волнует; он чувствует, что все в порядке. Если же ребенок не на руках у матери, то он страдает и, что самое страшное, не может облегчить свое страдание надеждой, ведь чувство надежды зависит от ощущения времени. Поэтому вначале, хотя малыш своим плачем подает сигнал о помощи, он не вкладывает в этот плач никакой надежды. По мере роста сознательности, уже через недели и месяцы у ребенка возникнет смутное чувство надежды, и плач будет связан с положительным или отрицательным результатом. Но едва ли зарождающееся чувство времени облегчает ребенку многочасовые ожидания. Из-за отсутствия прошлого опыта для ребенка, испытывающего потребность, время тянется бесконечно долго.

Обещание, данное пятилетнему ребенку в августе, подарить велосипед «на Новый год» будет для него равносильно категорическому отказу. К десяти годам, благодаря опыту, время ускорилось настолько, что одни вещи ребенок может ждать более-менее спокойно день, другие – неделю, а что-то совсем особенное – целый месяц; но год ожидания для него по-прежнему непостижим, особенно если ему чего-то хочется по-настоящему. Для ребенка существует только «сейчас», и лишь через много лет он сможет соотносить события с ощущением времени и своей системой ценностей. Большинство людей только в сорок – пятьдесят лет понимают, что такое день или месяц по сравнению с отпущенной им жизнью. И только некоторые гуру и мудрецы сознают отношение между мгновениями или веками и вечностью (то есть полностью сознают абсурдность выдуманного понятия времени).

Младенец, как и мудрец, живет в вечном сейчас. Если ребенка держат на руках, то он бесконечно счастлив, если нет, то он переживает состояние тоски, бесконечной пустоты и уныния. Ожидания ребенка смешиваются с реальностью, на древние врожденные ожидания накладываются (но не изменяют и не вытесняют их) ожидания, основанные на его собственном опыте. Степень несоответствия приобретенных ожиданий врожденным определяет, насколько человек отклонится от заложенного в нем потенциала быть счастливым.

Эти два вида ожиданий совсем не схожи. Врожденные ожидания безусловны до тех пор, пока их исправно удовлетворяют, в то время как приобретенные ожидания, которые не соответствуют врожденным, имеют неприятный привкус разочарования и проявляются как сомнение, подозрение, страх того, что будущие события принесут новые беды.

Cобытия при рождении не всегда травмируют человека либо потому, что ребенок к ним готов (и их отсутствие было бы для него потерей), либо потому, что они не происходят одновременно. Неправильно думать о рождении как о моменте завершения формирования ребенка, как о сходе с конвейера готового продукта, ведь некоторые способности «родились» еще в чреве, а некоторые начнут работать намного позже. В матке все ожидания ребенка удовлетворялись, и теперь новорожденный ожидает, или, лучше сказать, знает, что и будущие его требования также будут удовлетворены.

Опыт младенца на руках у матери и его значение для всей жизни человека.

Что же происходит потом? На протяжении жизни десятков миллионов поколений происходил мгновенный переход от полностью живой среды тела матери к частично живому окружению вне ее. Тело матери согревает младенца, и (с тех пор как человек стал ходить на ногах и освободил руки) ее руки обнимают его, но все же большая часть тела ребенка соприкасается с мертвым, чуждым ему воздухом. Однако и к этому он тоже готов: он ожидает, что окажется на руках у матери, и всем своим «нутром» чувствует, что это его место. Ощущения ребенка на руках соответствуют его континууму, удовлетворяют его потребности и вносят вклад в его правильное развитие.

Повторимся, что сознание младенца в корне отличается от сознания взрослого. Ребенок не может разобраться, какие впечатления правильные, а какие – нет. Если он чувствует дискомфорт сейчас, он не может надеяться на то, что потом ему станет комфортнее. Когда мать оставляет его в одиночестве, малыш не может чувствовать, что «она скоро вернется», и все в мире становится невыносимо неправильным. Он слышит и принимает свой плач, и хотя мать, а также любой ребенок или взрослый, знает этот звук и его значение с незапамятных времен, для ребенка его собственный плач ничего не выражает. Он лишь чувствует, что этим плачем может каким-то образом исправить положение. Но и это чувство исчезает, если ребенка оставляют плакать слишком надолго, если за этим плачем не следует никакой реакции. Тогда ребенок погружается в безнадежное, безвременное отчаяние. Но вот наконец мать возвращается, и малыш снова в порядке: он не знает, что мать уходила, и не помнит своего плача. Он возвращается в свой континуум, и среда отвечает его ожиданиям. Когда его оставляют, лишают правильного опыта, он безутешен, он лишь чувствует нехватку чего-то. В такой ситуации ребенок не может расти, развиваться и удовлетворять свои потребности в опыте. Для развития необходим ожидаемый опыт, но ничто в истории развития предков человека не подготовило его к тому, что его будут оставлять одного, бодрствует он или спит, и тем более оставлять одного плакать.

На руках у матери ребенок чувствует, что все так, как должно быть. О себе он ничего не знает, кроме ощущения своей правильности, привлекательности и желанности. Без этого убеждения человек любого возраста ущербен: он не верит в свои силы, чувствует себя обделенным, ему не хватает спонтанности и грации. Все дети правильные, но сами они могут это знать только через отражение, через то, как с ними обращаются. Чувство собственной правильности – это единственное чувство человека по отношению к себе, на основе которого индивид может построить свое благополучное существование. Правильность – это основное чувство по отношению к себе, присущее представителям нашего вида. Без чувства своей правильности человек не может определить, сколько ему требуется комфорта, безопасности, помощи, общения, любви, дружбы, удовольствия, радости. Человек без этого чувства обычно считает, что «счастье там, где нас нет».

Малыши вынуждены быть чрезвычайно привлекательными. Ведь они маленькие, слабые, медлительные, беззащитные, неопытные, зависимые от старших, но привлекательность компенсирует все эти недостатки. Малышам не приходится конкурировать со взрослыми, которые оказывают им всю необходимую помощь.

Все, кто общается с младенцем – мужчины, женщины, дети, – инстинктивно играют роль матери, ибо это единственная роль, подходящая для ухода за ребенком в первые месяцы жизни. Ребенок не различает пол или возраст того, кто выполняет функцию матери.

Для младенца существует только одно взаимоотношение – отношение с матерью, и в каждом из нас заложено умение безошибочно распознавать бессловесный язык новорожденного и действовать в соответствии с ним. Каждый из нас – будь он мужчина, женщина, девочка или мальчик – обладает доскональными знаниями по уходу за ребенком, несмотря на то, что недавно, то есть не более чем несколько тысяч лет назад, мы пошли на поводу у бредовых фантазий интеллекта в этом чрезвычайно важном деле. Мы так далеко ушли от своих же врожденных способностей, что теперь уже почти забыли об их существовании.

В «развитых» странах накануне рождения ребенка принято покупать книгу об уходе за малышом. Сейчас в моде оставлять ребенка плакать до исступления, пока он не устанет и, заглушив криком свои страдания, не станет «хорошим мальчиком» (или «хорошей девочкой»). Поистине дети стали врагами, которых непременно должны победить их матери. На плач не следует обращать никакого внимания, дабы показать младенцу, кто здесь главный, а отношения с ним следует строить так, чтобы любыми способами заставить малыша подчиниться желаниям матери. Если поведение ребенка вынуждает мать «работать», «тратить время» или доставляет иные неудобства, необходимо выказать свое неудовольствие, неодобрение или как-то еще показать, что его больше не любят. Всем известно, что, потакая желаниям ребенка, мы «портим» его, а идя против них, укрощаем и подготавливаем его к жизни в обществе. На самом деле в каждом из этих случаев мы добиваемся противоположного результата.

Опыт младенца в континууме и вне континуума.

События, происходящие непосредственно после рождения, производят на человека большее впечатление, чем вся оставшаяся жизнь. То, что встречает младенец, определяет его отношение к жизни. Последующие впечатления могут только в большей или меньшей степени дополнить это первое впечатление, полученное ребенком тогда, когда он еще ничего не знал об этом мире. В этот момент его ожидания самые незыблемые из всех, что у него когда-либо будут. Разница между уютом чрева и незнакомым безразличным внешним миром огромна, но, как мы уже обсудили, человек рождается готовым к огромному шагу — переходу из чрева на руки матери.

Между тем ребенок не готов совершить больший, чем этот, шаг, не говоря уже о переходе из чрева в неживое ничто, в корзину, выложенную тканью, или в безжизненную пластмассовую коробку без движения, звука и запаха. Установившаяся за время беременности прочная, неразрывная связь между матерью и ребенком резко рвется. Неудивительно, что при этом мать впадает в депрессию, а младенец испытывает нестерпимые муки.

Каждая клеточка его внезапно обнаженной нежной кожи требует ожидаемого объятия, все его существо предполагает, что его возьмут на руки. Миллионы лет матери сразу же после рождения прижимали к себе своих детей. Некоторые дети последних нескольких сотен поколений были лишены этого важнейшего опыта, что не изменило ожиданий новорожденных оказаться на месте, принадлежащем им по праву. Когда наши предшественники ходили на четвереньках и носили густую шерсть, за которую можно было держаться, связь между ребенком и матерью поддерживали дети. От этого зависела их жизнь. Когда мы потеряли шерсть, встали на две ноги и освободили руки, мать пришла ответственность за поддержание связи с младенцем. С недавних пор в некоторых странах матери стали легкомысленно относиться к поддержанию контакта со своим ребенком, но это ни в коей мере не устраняет настоятельной потребности ребенка оказаться на руках.

Сознание младенца за время «ручного периода», когда ребенок в основном находится на руках у родителей, продолжается с рождения и до момента, когда ребенок начинает ползать, претерпевает серьезные изменения. Вначале малыш больше похож на животное, чем на человека. Постепенно, по мере развития центральной нервной системы, он приобретает черты, присущие именно Homo sapiens. По мере умножения и углубления его способностей опыт не только производит на него большее или меньшее впечатление, но и влияет на него совершенно по-разному. Ранний опыт формирует психобиологическое строение человека на всю будущую жизнь, при этом, чем раньше произошел опыт, тем сильнее его влияние. То, что человек чувствует до того, как становится способным к мышлению, во многом определяет его образ мыслей в более позднем возрасте.

Если до развития мышления он чувствует себя защищенным и желанным, если он вовлечен в повседневную жизнь и при этом ему комфортно, то последующие события его жизни будут восприниматься им совсем не так, как ребенком, чувствующим себя лишним, лишенным необходимого для развития опыта и привыкшим жить в состоянии нужды.

Ассоциативное обучение.

Сначала младенец только наблюдает, он не может думать. Он знакомится с окружающим его миром посредством ассоциаций. В самом начале жизни первые после рождения сигналы, приходящие через органы чувств, создают абсолютное и безоговорочное впечатление о состоянии вещей, имеющее отношение только к врожденным ожиданиям младенца и, конечно, никак не связанное с течением времени. Если бы принцип непрерывности действовал иначе, потрясение новорожденного от новизны событий было бы просто невыносимым. Важно отметить, что, когда младенец только начинает воспринимать происходящее вне его, существует огромная разница между ощущениями ребенка и тем, что они ему напоминают из его предыдущего опыта. Познание мира через ассоциации означает, что сначала ребенок воспринимает весь новый для него мир целиком, не делая никаких различий или выводов. Затем он уже начинает отмечать некоторые различия в схожих событиях. Таким образом, сначала мир познается в целом, а затем во все более мелких подробностях.

В этом отношении Homo sapiens не похож ни на одно другое животное. Он ожидает найти подходящую среду, изучить ее во всех деталях и действовать в ней со все возрастающей эффективностью. Другие приматы в разной степени приспосабливаются к некоторымобстоятельствам по мере столкновения с ними, но в основном поведение животных строится на врожденных схемах, заложенных эволюцией.

Человек же может гораздо эффективнее приспосабливаться к обстоятельствам и справляться с таким разнообразием условий среды, что менее изобретательный вид в них бы попросту вымер. Человек находит поставленной задаче самые разные решения.

Вместе с расширением для человека возможностей выбора поведения возникала и опасность допуска большего количества ошибок. Но вместе с тем развивалось и чувство континуума, позволяющее делать правильный выбор. Таким образом, при наличии опыта, необходимого для формирования способности выбирать, и соответствующих условий среды делаемый человеком выбор может быть почти безошибочным.

Пример человеческих детей, выращенных животными, наглядно демонстрирует важность надлежащей среды для достижения индивидом присущего его виду уровня развития.

Способность человеческого ребенка, который по каким-то обстоятельствам вырос среди зверей, приспосабливаться к неподходящим его виду условиям намного превышает способность любого животного перенимать повадки человека. Но большинство таких детей в неволе были обречены на раннюю смерть и страдания. Они оказывались не в состоянии наложить человеческую культуру на свою уже устоявшуюся и развитую культуру животного. Все это говорит о том, что усвоенная культура становится неотъемлемой частью природы человеческого существа. Эволюция заложила в нас ожидание участия в культуре. Нравы, усвоенные из культуры посредством этого ожидания, интегрировавшись, становятся столь же неотъемлемой частью личности, сколь и врожденные повадки у других животных. Таким образом, дикие дети — представители нашего вида — гораздо больше, чем любое животное, были подвержены влиянию собственного опыта. Они так глубоко вжились в поведение животных, что смена окружающих условий оказалась для них куда более болезненной, чем для любого животного (чье поведение всецело предопределено врожденными, а значит, неизменными механизмами).

Изначально индивид усваивает только то, что относится к образу жизни, который, как следует из обстоятельств, потом станет его собственным. Процесс ассоциаций отвечает за то, чтобы обучение происходило именно так. Психобиологическое восприятие изначально имеет огромный потенциал, но вскоре сужается до необходимого для жизни диапазона. Оптимальный для образа жизни большинства людей диапазон зрения ограничен дневным видением и частичным видением в темноте, а также спектром цветов от красного до фиолетового. Наше внимание и фокус зрения перемещаются со среднего расстояния на близлежащий объект, и поэтому мы можем изучать его не отвлекаясь. Если бы все вокруг объекта было по-прежнему видно столь же четко, то органы чувств испытывали бы постоянные перегрузки. Для мозга обработка информации стала бы делом проблематичным, так как для наиболее эффективного функционирования ему необходимо сосредоточить свои усилия на отдельном предмете или его свойстве. Диапазон зрения индивида задается в соответствии с культурой, конечно, в границах врожденных возможностей.

Слух также действует избирательно — он ограничен тем, что в нашей культуре считается необходимым слышать. Остальное отбрасывается. Сами по себе уши могут слышать намного больше звуков, чем те, которые мы обычно воспринимаем. Все знакомые мне южноамериканские индейцы, привыкшие прислушиваться в джунглях к опасностям и движениям дичи, возможно, скрывающейся в нескольких шагах, также слышат звук двигателя приближающегося самолета задолго до нас.

Их диапазон слуха подходит для их нужд. Наш подходит нам лучше, ибо спасает от звуков, которые для нас были бы лишь бессмысленным шумом.

Чтобы не дать мозгу захлебнуться в море ощущений, нервная система играет роль фильтра. Восприимчивость к звукам может быть усилена или ослаблена без всякого волевого усилия в соответствии с установками нервной системы. Хотя слух никогда не перестает работать, некоторые слышимые звуки так и не доходят до сознания и остаются в подсознании с младенчества до смерти. Один из классических номеров, исполняемых гипнотизерами на сцене, заключается в том, что человеку приказывают услышать слова, сказанные шепотом в другом конце зала. Гипнотизер заменяет обычный диапазон слуха индивида на свой, расширенный. Возникает иллюзия, что он усиливает остроту слуха, в то время как на самом деле он временно приостанавливает отсеивание звуков в неиспользуемой части слухового диапазона. То, что принято называть сверхъестественными или магическими способностями, часто всего лишь способности, исключаемые нервной системой (по требованию континуума) из используемого нами набора возможностей.

Сознательный ум — это совсем не то, что он о себе думает; он не имеет доступа к секретным программам континуума, для службы которому его и создала эволюция. Интеллект должен стать из невежественного хозяина знающим слугой — вот что является основной задачей философии континуума. Правильное использование интеллекта может сделать его невероятно полезным. Благодаря интеллекту люди могут приобретать, хранить и передавать друг другу огромные объемы информации. Интеллект замечает, классифицирует и понимает взаимосвязь и свойства животных, растений, минералов, и событий. С этими знаниями человек может использовать окружающую среду полнее и разнообразнее, чем любое другое животное; человек становится менее уязвим перед неблагоприятными условиями среды. Он может выбирать, как вести себя с природой, и, следовательно, занимает в ней прочное место.

Установки, получаемые умом младенца, определяют диапазоны восприятия, которые он будет использовать в жизни. Ребенок ожидает в этом от своего опыта большого количества разнообразных подсказок. Кроме того, он ожидает, что специфика опыта, из которого он извлекает подсказки, окажется полезной и будет иметь прямое отношение к тому, что он повстречает в жизни.

Когда последующие события не отвечают характеру опыта, обусловившего его поведение, человек склонен влиять на события так, чтобы они стали похожи на первоначальный опыт, даже если это не в его интересах. Если он привык к одиночеству, то бессознательно устроит свои дела так, чтобы чувствовать схожее одиночество. Все попытки с его стороны или со стороны обстоятельств сделать его более или менее одиноким будут сталкиваться с сопротивлением человека, склонного к сохранению своей стабильности.

Всякого рода неудачи обычно имеют причиной не посредственные способности, невезение или конкуренцию, но тенденцию человека поддерживать состояние, в котором он привык чувствовать себя комфортно.

Создавая впечатление о своем отношении ко всему окружающему миру, ребенок задает нормы, которые станут эталоном его поведения на всю жизнь, с которыми он будет сравнивать все остальное, которыми будет все измерять и уравновешивать. Его стабилизирующие механизмы будут работать на поддержание этих норм. Ребенок, обделенный чувством, необходимым для формирования основы для полной реализации его внутреннего потенциала, вероятно, никогда не узнает чувства безусловной правильности, что было присуще его виду на протяжении практически всей его истории. Неудобства и ограничения, сопутствующие нехватке правильного опыта в детстве, неизбежно останутся частью его развития. Инстинкт не рассуждает. Он под воздействием огромного опыта природных законов предполагает, что в интересах индивида будет закрепляться в жизни в соответствии с его первоначальным опытом. Подобный полезный механизм стал жестокой ловушкой, своеобразным пожизненным заключением в переносной тюрьме.

Для человека с полноценным детством и, следовательно, живущего полноценной жизнью, потеря постоянного партнера в любом возрасте не является потерей «всего на свете». Его или ее самость — это не пустой сосуд, чье содержание или мотивация зависит от другого. Полностью зрелый взрослый человек будет скорбеть, возможно, на время уйдет от дел и переориентирует силы, с тем чтобы приспособиться к новым обстоятельствам.

В культурах, развившихся эволюционным путем, а также во многих цивилизованных обществах существуют ритуалы, помогающие в период скорби (совместное оплакивание, церемонии, собрания). Ношение черного или белого платья или другой знак того, что он не у дел, вне красок жизни, защищают его от вмешательства извне и просят уважения и понимания со стороны общества.

Как же возможно различить детей континуума и детей вне континуума?

Давайте понаблюдаем и сравним поведение индейцев екуана и представителей нашей культуры. Жизни ребенка, которого постоянно держат на руках (эта традиция уходит корнями во времена каменного века), и младенца из современного общества отличаются как небо и земля.

С рождения дети континуума постоянно присутствуют при любой деятельности своих родителей. С того момента, как пуповина отделена от ребенка, его жизнь уже полна событий. Пока ребенок в основном спит, но и во сне он привыкает к голосам людей своего племени, звукам их деятельности, толчкам, резким и неожиданным движениям и остановкам, к давлению на различные участки его тела, когда родитель меняет положение ребенка, совмещая текущую деятельность или отдых с уходом за своим чадом. Младенец также познает ритмы дня и ночи, изменения температуры своего тела и приятное ощущение безопасности и тепла от прикосновения к живой плоти родителя. Ребенок осознает эту настоятельную потребность лишь тогда, когда его вдруг отнимают от уютного тела. Его безоговорочное ожидание именно таких событий и уверенность в том, что ему нужен именно такой опыт, поддерживают континуум человека. Малыш ощущает эту «правильность» и поэтому лишь изредка извещает родителей о своих потребностях плачем. Деятельность ребенка в основном ограничивается сосанием груди матери и опорожнением кишечника. Когда возникает такое желание, его реализация доставляет маленькому человечку глубокое удовлетворение. Если он не занят этим, то просто изучает мир и привыкает к ощущению, что значит быть на этом свете.

Во время этого, назовем его «ручным», периода (периода, когда ребенок в основном находится на руках у родителей — примерно с рождения до момента, когда он начинает ползать) малыш получает опыт, отвечающий его врожденным ожиданиям, которые потом сменяются новыми, также требующими соответствующего опыта. Движется малыш очень немного и в основном пребывает в расслабленном, пассивном состоянии. Он, конечно, не похож на тряпичную куклу: мышцы, безусловно, имеют тонус, — но ребенок пользуется лишь минимумом своей мышечной силы для наблюдения за происходящим, принятия пищи и опорожнения кишечника. У него есть еще одна нелегкая задача: удержание в равновесии головы и тела (для того чтобы наблюдать, принимать пищу и облегчаться) во множестве различных положений, что зависит от действий и поз человека, который держит ребенка.

Малыш может лежать на чьих-то коленях и лишь иногда соприкасаться с руками, которые делают что-либо над ним, например, шьют, гребут веслами в каноэ или готовят пищу. Ребенок чувствует, как колено вдруг наклоняется, и рука берет его за запястье. Колено исчезло, а рука стала сжимать еще сильнее, затем она поднимает малыша в воздух, и вскоре он находится в новом положении, соприкасаясь с телом взрослого. Теперь уже руки исчезли, а локоть прижимает тело ребенка к бедру, чтобы наклониться и подобрать что-то свободной рукой, при этом на мгновение ребенок оказывается в положении вниз головой. Потом мать двинулась в путь, побежала, снова пошла, ребенок при этом чувствует разные ритмы движения и множество толчков. Затем, возможно, его передали другому человеку, и у ребенка появились новые ощущения: новая температура тела, гладкость и запах кожи, тембр голоса, телосложение; может быть, это костлявая старушка, может, ребенок с пронзительным голосом, а может, и мужчина, говорящий басом. Или же ребенка снова подняли за одну руку и погрузили в прохладную воду, обрызгали и обмыли, затем стряхнули струйки воды ладонью. Его водружают обратно на влажное бедро взрослого, которое греет ребенка, тогда как все остальное тело постепенно охлаждается на воздухе. Он чувствует тепло солнца или же пронизывающую прохладу ветра, или же и то и другое одновременно, когда с солнечной поляны он вдруг попадает в тень леса. Малыш уже почти высох, но неожиданно хлынул дождь и облил его с ног до головы. Но вот наконец он дома, холод и влага сменились на тепло пламени в домашнем очаге, которое согревает его гораздо быстрее, чем тело матери.

Иногда в деревне бывают вечеринки, и малыш, уже спящий, чувствует довольно резкие толчки и встряски, пока его мать подпрыгивает и танцует в ритме музыки. Во время дневного сна его ожидают похожие приключения. Ночью мать спит рядом с ребенком, как обычно, касаясь его своим телом, и он ощущает движения, слышит ее дыхание и иногда тихое посапывание. Она часто просыпается, встает со своего гамака и, сжимая дитя между бедром и туловищем, подкладывает дрова и ворошит угли, поддерживая огонь в очаге. Если ночью ребенок просыпается голодным и не может сам найти грудь матери, то он извещает ее о своей потребности. Она дает ему желаемое, и спокойствие безо всяких усилий снова восстановлено. Его полная событиями жизнь мало чем отличается от жизни миллионов предков и отвечает его внутренним ожиданиям.

Деятельность ребенка во время «ручного периода» очень ограниченна, но все же он получает разнообразный опыт, находясь на руках занятого делом человека. По мере того как ожидания ребенка удовлетворяются и он становится психологически развитым и готовым к получению нового опыта, он подает сигнал, означающий изменение ожиданий в соответствии с его внутренними импульсами. Эти сигналы правильно истолковываются врожденным инстинктом его родителей. Когда ребенок улыбается и агукает, это вызывает у родителей удовольствие и желание провоцировать эти замечательные звуки как можно чаще и слышать их как можно дольше. Быстро избирается подходящий для этого способ, который, поощряемый реакцией ребенка, повторяется вновь и вновь. Позже, по мере повторения, этот способ уже не вызывает у ребенка такого восторга, и его реакция дает понять взрослому, чтобы тот изменил свое поведение.

Вот пример такого поведения. Все начинается с горячего поцелуя лица или тела ребенка. Он улыбается и агукает. Еще один поцелуй. Ребенок выказывает еще больше восторга, таким образом поощряя родителей. Восторженные возгласы и блеск глаз малыша — это не потребность в тишине и покое, ласке, еде или перемене обстановки, а явный признак эмоционального возбуждения. Интуитивно взрослый трется носом о грудь ребенка, что также им приветствуется. Тогда мать еще больше возбуждает малыша, издавая звук «б-б-б-б-б-б» и щекоча губами его тело.

Ребенок, заранее предчувствуя свою реакцию, начинает радостно вскрикивать и агукать, когда этот дарящий удовольствие рот еще только приближается к телу. Мать, отец или ребенок, принимающие участие в игре, понимают, что можно привести малыша в еще больший восторг, если его немножко поддразнить. Просто нужно подносить губы к его телу не сразу, а выдержать паузу, но не слишком долгую, иначе ребенок потеряет интерес к игре, и не очень короткую, чтобы он имел возможность получить максимум удовольствия.

Может быть другой вариант игры. Взрослый держит ребенка на вытянутых руках, а затем прижимает его к своему телу, где дитя чувствует себя в полной безопасности. Контраст между пугающим одиночеством вдали от взрослого и его уютным телом, между движением от безопасного тепла и возвращением невредимым, радость от успешно пройденного испытания на расставание с безопасной зоной и возвращением обратно — это начало психологического развития, перехода от «ручного периода» к другим этапам жизни с максимальным багажом опыта и желания.

Когда положение на вытянутых руках испробовано в различных вариациях и из него выжато все возможное удовольствие, на смену ему приходит легкое покачивание вверх-вниз с ослаблением силы хватки рук в самой верхней точке. Привыкнув и к этому, ребенок захочет чего-нибудь более захватывающего; тогда его подбрасывают вверх и ловят. По мере того как его уверенность в себе все крепнет, а страх отступает назад, ему позволяют лететь выше и выше и ловят все ниже.

Точно так же взрослые учатся у младенцев играм, развивающим волю и уверенность в себе через разные органы чувств. В игре в прятки мама или родственник прячется, а потом снова появляется в поле зрения ребенка. Игра сопровождается неожиданными и громкими звуками, к примеру: «Бу!» — ребенок встревожен, но видит, что это всего лишь мама и нет причины для беспокойства. Игрушки типа фигурки, выпрыгивающей на пружине из коробочки в момент ее открытия, помогают побороть испуг и его последствия, делают ребенка более уравновешенным. Иногда подобные игры затевают сами взрослые. Например, индейцы екуана, зная слабость детей к таким развлечениям, купают их в разных водоемах, при этом наблюдая за реакцией и сигналами ребенка. С рождения ежедневная ванна — обязательная процедура для малыша, но помимо этого его купают в быстрых реках, сначала опуская в воду лишь ступни, потом ножки и, наконец, все тело. По мере того как уверенность малыша растет, выбираются реки со все более бурным течением, со стремнинами и водопадами, увеличивается также и время купания. Прежде чем он начнет ходить и даже мыслить, ребенок екуана уже неплохой специалист в определении на глаз глубины реки, силы и направления течения. Индейцы екуана считаются одними из лучших в мире гребцов на каноэ по горным рекам.

Органы чувств ребенка получают огромный и разнообразный материал в виде событий и предметов, с тем чтобы тренировать и совершенствовать свою деятельность и взаимодействие с головным мозгом.

Первый свой опыт ребенок в основном получает от тела занятой матери. Ее постоянное движение и деятельность дают младенцу представление об активной жизни. Постепенно он усваивает, что движение — это одно из свойств этого мира, которое будет всегда ассоциироваться с уютным чувством самости, открытым в «ручном периоде».

Противоположное происходит, если ребенок в основном находится на руках у человека, который предпочитает сидеть без движения. Конечно, это избавит малыша от муки одиночества, чувства ненужности и оторванности, однако не даст ему прочувствовать темп жизни и действия. Если ребенок активно поощряет взрослых к стимуляции его органов чувств, то это первый признак, что ему необходимо движение для своего дальнейшего развития. Мало двигающаяся мама дает малышу представление о жизни как о чем-то скучном и тягучем, что вызывает в нем непоседливость и суетливость — признаки недостатка стимуляции со стороны матери. Он будет ерзать и подпрыгивать на ее коленях, демонстрируя свои желания, или же махать руками, предлагая маме двигаться побыстрее. Аналогично, если мать относится к ребенку, словно к хрупкой хрустальной вазе, то ему будет казаться, что он таков и есть. И наоборот, грубоватое и бесцеремонное обращение позволит ему ощущать себя сильным, выносливым, умеющим приспособиться к любым условиям и ситуациям. Ребенку не просто неприятно это чувство хрупкости, слабости и уязвимости, оно мешает дальнейшему развитию и создает проблемы в старшем возрасте.

Сначала малыш получает опыт от тела взрослого, держащего его на руках, в виде звуков, запахов, вкуса, тактильных ощущений и зрительных образов, а затем по мере развития познавательных способностей его опыт расширяется до восприятия различных событий и предметов. Ребенок начинает строить ассоциации. В хижине всегда темно, когда пахнет пищей, и почти всегда темно, когда пахнет костром. Светло во время купания и большинства походов пешком. В основном температура воздуха комфортнее в темноте, чем на ярком свете, когда часто невыносимо жарко или холодно из-за дождя и ветра. Но любые изменения встречаются спокойно, а разнообразие событий даже приветствуется. Основная потребность быть на руках удовлетворена, поэтому ребенок беспрепятственно развивается на основе того, что он видит, слышит, чувствует, ощущает. Событие, которое испугало бы неподготовленного взрослого человека, вряд ли будет даже замечено ребенком на руках. Перед его глазами появляются и исчезают человеческие фигуры, над головой шумят кроны деревьев. Без всякого предупреждения темнота сменяется светом, день — ночью. Гром и молнии, лай собак, оглушительный рев водопадов, треск деревьев, пламя огня, проливные дожди, внезапное погружение в реку — ничто не беспокоит этого малыша. Вспомните о том, в каких условиях жили и развивались его предки, и станет ясно, что его бы скорее испугала тишина и продолжительное отсутствие всяческих внешних стимулов.

Если ребенок по какой-то причине все же плачет во время беседы взрослых, его мать тихонько шепчет «тсс-с» на ухо малышу, чтобы отвлечь его от плача. Если это не помогло, она покидает группу беседующих и успокаивает его в сторонке. Она не навязывает свое желание ребенку и прерывает свое дело (беседу с людьми), не выказывая и тени осуждения и недовольства поведением ребенка и тем, что ее оторвали от беседы. Мать екуана редко замечает то, что чадо обслюнявило ее одежду. Если же она и вытирает ему рот тыльной стороной ладони, то это делается как бы по ходу дела, не уделяя повышенного внимания, то есть так, как если бы она ухаживала за собой. Если ребенок мочится или опорожняется, она и ее подруги могут рассмеяться. Она быстро отставит ребенка от себя и будет держать до тех пор, пока он не закончит. Для нее это вроде игры, проверка своей реакции, но если произошло непоправимое и дитя сделало свои дела прямо на нее, то мать и женщины вокруг будут смеяться еще громче. Волноваться нечего: влага с легкостью просачивается сквозь грунтовый пол, а экскременты незамедлительно убираются листьями. Рвота или отрыжка части содержимого желудка, нормальное явление для наших детей, происходит настолько редко, что на моей памяти это было лишь однажды и то у ребенка с высокой температурой.

Неужели наши специалисты верят, что природа не позаботилась о том, чтобы человеческий детеныш не страдал от несварения всякий раз, как он попил молока своей матери? Они предлагают похлопать по спине лежащего на плече ребенка якобы для того, чтобы помочь ему отрыгнуть воздух, проглоченный во время кормления. Часто ребенка рвет именно в процессе похлопывания. Неудивительно, что от таких стрессов наши дети постоянно болеют. Напряженное тело, выгнутая спина, ходящие ходуном ноги и руки, вскрикивания — верные признаки постоянного, глубоко укоренившегося дискомфорта. Детям екуана особые процедуры после кормления требуются не более чем детенышам животных. Отчасти это можно объяснить тем, что екуана кормят своих детей днем и ночью гораздо чаще, чем цивилизованные родители. Но скорее всего ответ кроется в постоянно напряженной среде, в которой находится наш ребенок, так как даже когда малышей екуана оставляют днем на попечение старших детей и у первых нет возможности прикладываться к груди матери по своему желанию, все равно они никогда не страдают коликами.

Позже приходит время приучать малыша следить за домашним порядком, и его непременно выставят за дверь, если он пописал или покакал в хижине. Но к тому времени ребенок уже настолько привык к ощущению своей правильности и к тому, что таковым его считают соплеменники, что вся его общественная жизнь естественным образом протекает в гармонии с жизнью его племени. Если же действия малыша встречаются неодобрением, то он знает, что взрослые недовольны лишь его отдельным поступком, а не им самим в целом, поэтому малыш склонен подчиняться требованиям. У него нет причины защищаться от взрослых, его верных и мудрых друзей, или даже иметь свое, отличное от взрослых, мнение.

Вот так живут люди, которые следуют своей природе коллективных животных. Мы же, как это ни удивительно, совершенно забыли правильный образ жизни.

Через что проходит ребенок вне континуума, ребенок из нашего западного общества?

Западный малыш ничем не отличается от своего дикого собрата: те же руки, ноги, голова. Несмотря на то, что в последние тысячелетия мы пошли другим путем, миллионы лет эволюции, в результате чего появился современный человек, являются общими как для индейцев екуана, так и для нас. Несколько тысяч лет, за которые уход от континуума привел к возникновению цивилизации, необыкновенно коротки по сравнению с миллионами лет эволюции. За такой короткий период природа человека никак не могла сколь-нибудь значимо измениться. Поэтому человеческие ожидания одинаковы как для малышей в рамках континуума, не имеющих обделенных предков, так и для детей, чье рождение медикаментозным путем преждевременно вызвал акушер, спешащий на встречу с друзьями в гольф-клубе.

Как мы уже уяснили, человеческие дети приспособлены к рождению никак не меньше, чем дети других видов животных. В нас заложена способность легко перенести опыт рождения. Эта способность возникла из повторяющегося опыта наших предков, которые со времен возвышения млекопитающих все до одного рождались, а до этого — вылуплялись (к чему они были точно так же подготовлены опытом их предков). События, которые постоянно повторяются, становятся ожидаемыми. Однако у человека не выработан механизм приспособления к неожиданным событиям. Также существует опасность, что при рождении ребенка неожиданные события не просто происходят, а заменяют ожидаемые события, необходимые для правильного развития. В природе нет ничего лишнего. Основа эволюции — в экономичной причинно-следственной связи всех элементов процесса развития.

Это означает, что если человек недополучил чего-то из ожидаемых событий и остался обделенным необходимым опытом, он лишится какой-то части благополучия. Возможно, эта часть будет крохотной и поэтому незаметной для нас, а может быть, она отсутствует у такого большого числа людей, что мы вовсе и не подозреваем о нашей ущербности. Некоторые исследования доказали, что отсутствие в младенчестве опыта ползания на четвереньках в дальнейшем оказывает негативное влияние на речь и развитие речевых способностей. Кто знает, может быть, обнаружатся связи между тем, что ребенка мало держали на руках в различных положениях и его ловкостью при ходьбе, что малыш не находился под дождем определенный минимум времени и его плохой переносимостью перепадов температур или что ребенку не приходилось наблюдать естественную смену дня и ночи и присутствием у него морской болезни. Что касается ловкости при ходьбе, то исследователь мог бы попытаться выделить какие-либо события в жизни детей индейцев племени могавк, отсутствующие у наших детей, которые объясняют, почему индейцы не подвержены головокружению, а также почему разные люди в нашем обществе в разной степени подвержены ему. (У индейцев екуана, санема и, пожалуй, у всех племен Южной Америки также нет головокружения, однако в образе жизни племени могавк гораздо больше позаимствованного от нас, поэтому исследователю легче выявить различия и найти среди них искомое объяснение.)

Если применить принцип непрерывности к травме рождения, происходящей при «цивилизованных» родах, то основными ее причинами могут быть использование металлических инструментов, резиновых перчаток, яркий свет, запахи антисептиков и анестетиков, громкие голоса или шум оборудования. Чтобы избавить ребенка от травмы, нужно максимально приблизить опыт рождения к его ожиданиям, сформировавшимся еще издревле. В одних здоровых и устойчивых культурах женщине принято рожать самой, без всякой помощи, тогда как в других, не менее устойчивых культурах считается, что ей нужна поддержка и помощь. Но в обоих случаях ребенок с самого момента своего появления на свет находится в тесном контакте с телом матери. Ребенка сразу кладут на ее живот, она гладит его, успокаивает. Как только новорожденный самостоятельно задышал, а пуповина полностью перестала пульсировать и была безболезненно отрезана, ему тут же, без всяких задержек на взвешивание, омовение, осмотр и прочее, дают грудь матери. Именно в эти минуты, когда роды позади, а мать и дитя впервые встретились как два независимых человека, должен произойти импринтинг (запечатлевание в психике ребенка первого увиденного предмета). Известно, что у многих животных мать запечатлевается в подсознании детеныша сразу после рождения. Например, только что вылупившиеся гусята запечатлевают в качестве своей матери первый попавшийся им на глаза движущийся предмет; и даже если это механическая заводная игрушка, они будут следовать за ней повсюду. Таков их механизм адаптации. Жизнь этих птенцов зависит от запечатлевания своей матери, так как без нее малыши беспомощны, а гусыня никак не может следовать за всеми своими отпрысками. У людей же в отличие от других животных необходимо, чтобы мать запечатлела своего ребенка, ведь человеческий детеныш чересчур слаб и беспомощен, чтобы следовать за кем-либо, и единственный контакт, который он способен поддерживать со своей матерью, это крик, в случае если его ожидания не удовлетворены.

Этот важнейший механизм импринтинга настолько мощен и так глубоко укоренился в природе женщины, что главенствует над всеми остальными ее импульсами и соображениями. Какой бы уставшей и голодной ни была мать, какие бы другие проблемы ее ни занимали, она неизменно сначала накормит и приласкает неказистого человечка, которого она видит впервые. Если бы это было не так, человек бы не прошел через все эти сотни тысяч поколений. Импринтинг, неотъемлемая часть гормонально обусловленных событий родов, должен произойти сразу же после рождения, иначе будет слишком поздно; доисторическая мать не могла позволить себе даже на несколько минут оставаться равнодушной к своему новорожденному ребенку, ибо столь сильному импульсу следуют незамедлительно. Наличие импринтинга в цепи событий — необходимое условие нормального развития отношений между матерью и ребенком.

Что же происходит, если процессу импринтинга помешали и ребенка забрали у матери именно в тот момент, когда она была готова приласкать дитя, дать ему грудь, взять на руки, прижать к своему сердцу, или если в мать накачали столько обезболивающих, что она уже не способна полностью ощущать установление связи со своим ребенком? В этом случае потребность в запечатлевании младенца переходит в ощущение горя и утраты. Во время бесчисленных предыдущих рождений единственным случаем, когда матери было некого приласкать после родов, был случай рождения мертвого ребенка. Реакция на это была одна — скорбь. Когда время упущено, а потребность осталась неудовлетворенной, то в рамках континуума предполагается, что ребенок умер и необходимость в запечатлевании уже отпала.

В роддомах врачи отдают ребенка матери не сразу, а через несколько минут или даже часов, когда она уже в состоянии траура и скорби. В результате женщина часто чувствует вину за то, что не смогла «стать хорошей матерью», полюбить свое дитя, а также страдает от пресловутой послеродовой депрессии, классической трагедии западного общества, тогда как природа готовила ее к самому глубокому и волнующему событию в жизни — рождению ребенка.

Даже волчица, живущая по своему континууму, на этой стадии стала бы лучшей матерью человеческому детенышу, так как была бы осязаемой, реальной. А биологическая мать, лежащая на кровати в изоляции от ребенка, могла бы с тем же успехом находиться на Луне.

Но детишкам, родившимся в наших роддомах, ожидать ласки от волчицы не приходится. Новорожденного ребенка, снедаемого древним желанием прикосновения к гладкой, излучающей тепло, живой плоти, заворачивают в сухую безжизненную материю. Его кладут в ящик, служащий кроваткой, и оставляют одного, задыхающегося в слезах и рыданиях, в совершенно неподвижном заточении (впервые за время своего беззаботного существования в чреве матери и за миллионы лет эволюции его тело испытывает эту пугающую неподвижность). Все, что он слышит, — вопли других жертв этой невыразимой пытки. Звуки для него ничего не значат. Малыш плачет и плачет; его легкие полыхают обжигающим воздухом, а сердце распирает отчаяние. Но никто не приходит. Не теряя веры в «правильность» своей жизни, как и заложено в него природой, он делает единственое, что у него пока получается, — продолжает плакать. Проходит целая вечность, и ребенок забывается сном.

Вдруг он просыпается в этой безумной и пугающей гробовой тишине и неподвижности, вскрикивает. С ног до головы его тело охватывает огонь жажды, желания и невыносимого нетерпения. Хватая ртом воздух для дыхания, дитя кричит и надрывается; пронзительный звук его воплей наполняет голову пульсирующей лавиной. Он кричит до хрипов в горле, до боли в груди. Наконец боль становится невыносимой, и вопли постепенно слабеют, затихают. Ребенок слушает. Открывает ладони, сжимает кулаки. Поворачивает голову в одну сторону, в другую. Ничего не помогает. Это просто невыносимо. Он снова взрывается рыданиями, но натруженное горло снова дает о себе знать болью и хрипами, и вскоре ребенок затихает. Он напрягает свое измученное желанием тело и находит в этом какое-то облегчение. Тогда он машет руками и ногами. Останавливается. Это существо не способно думать, не умеет надеяться, но уже умеет страдать. Прислушивается. Затем снова засыпает.

Проснувшись, малыш мочится в пеленку, что хоть как-то отвлекает от мучения. Но удовольствие от процесса и приятное струящееся ощущение теплоты, влажности в районе нижней части тела вскоре исчезают. Теплота становится неподвижной и постепенно сменяется пробирающим холодом. Он машет ногами. Напрягает тело. Всхлипывает. Охваченный отчаянием, желанием, безжизненной неподвижностью, мокрый и неустроенный, ребенок плачет в своем убогом одиночестве, пока не забывается в одиноком сне.

Вдруг, что за чудо, его подняли! Желания и ожидания маленького существа, похоже, начали находить свое удовлетворение. Мокрую пеленку убрали. Какое облегчение! Живые, теплые руки прикоснулись к его коже. Подняли ноги и обернули их новой сухой, безжизненной тканью. Вот и все. Прошел лишь миг, и ему кажется, что не было вовсе и этих теплых рук, и мокрой пеленки. Нет осознанной памяти — нет и надежды, даже искры. И снова невыносимая пустота, безвременье, неподвижность, тишина и желание, жажда. Континуум ребенка пускает в ход крайние меры, но все они предназначены для заполнения пустот в потоке правильного обращения или для сигнала о помощи к тому, кто хочет и может ее оказать. У континуума нет способности разрешения таких экстремальных ситуаций. Это находится за пределами его широких возможностей. Новорожденный, проживший от силы несколько часов, уже вышел за пределы спасительных сил могучего континуума и находится в полной растерянности. Его пребывание в чреве матери стало первым и последним периодом его жизни, который можно было бы назвать состоянием непрерывного благополучия. Природа же заложила в человеке ожидание, что в таком состоянии он проведет всю свою жизнь. Однако это могло произойти лишь при том условии, что мать правильно обращается со своим ребенком и вступает с ним во взаимодополняющие и взаимообогащающие отношения.

Кто-то пришел и поднял его в воздух. Здорово! Его снова вернули к жизни. Конечно, на вкус малыша, держат его чересчур осторожно, но зато есть движение. Наконец он чувствует себя в своей тарелке. Всех мучений, которые ему пришлось испытать, как будто не было и в помине. Теперь он уже на руках, правда, кожа его все еще жаждет прикосновений живого тела, а не ткани, но лицо и руки ребенка свидетельствуют об удовлетворении. Приятное впечатление о жизни, свойственное континууму, практически восстановлено. Дитя наслаждается вкусом и гладкостью материнской груди, пьет жадными губами теплое молоко, слышит знакомое сердцебиение, напоминающее ему о безоблачном существовании в матке, воспринимает своим пока затуманенным взором движение и жизнь. Здесь же звуки материнского голоса. Все хорошо и правильно, кроме, пожалуй, одежды и запаха (мать пользуется туалетной водой). Он довольно сосет грудь, а когда насыщается, то впадает в дремоту.

Пробуждается он снова в аду. Ни сладкие воспоминания, ни надежда, ни мысли не могут принести успокоение и напоминание о встрече со своей мамой. Проходят часы, дни, ночи. Он плачет, а когда устает, засыпает. Просыпается и мочится в пеленки. Теперь это уже не доставляет ему никакого удовольствия. Не успевает малыш почувствовать облегчение от опустошения своих внутренностей, как на смену ему спешит обжигающая боль от соприкосновения уже раздраженной кожи с горячей, кислой мочой. Он вскрикивает. Его изможденные легкие должны кричать, чтобы заглушить эту боль, яростную и жгучую. Он вопит, пока плач и боль не утомят его и не придет сон.

Это обычное явление в больницах, и загруженные медсестры меняют пеленки всем детям одновременно по расписанию. Их не волнует, сухая ли пеленка, мокрая или уже обмоченная неоднократно. В результате ребенка с сильным раздражением и пролежнями отправляют домой, где их будет лечить тот, у кого есть на это время.

К тому времени, когда младенец оказывается в доме своей матери (безусловно, это никак не его дом), он уже сведущ в этой жизни. На уровне подсознания первый жизненный опыт будет накладывать отпечаток на все последующие впечатления этого человека. Поэтому для него жизнь будет казаться очень одинокой, черствой и нечувствительной к его сигналам, полной боли и страдания.

Но человечек не сдался. Его жизненные силы — отныне и пока он жив — будут пытаться восстановить баланс.

Дом для ребенка мало чем отличается от палаты роддома, за исключением того, что раздражение и сыпь на попке регулярно смазывают кремом. Часы бодрствования ребенка проходят в зевоте, жажде и нескончаемом ожидании того, что «правильные» события наконец заменят тишину и пустоту. Иногда, лишь на несколько минут в день, его непреодолимое желание прикосновения, жажда рук и движения утоляются. Его мать — одна из тех женщин, что после долгих раздумий решила кормить ребенка грудью. Она любит его со всей неведомой ранее нежностью. Сначала ей бывает тяжело класть ребенка после кормления обратно в кровать, и особенно потому, что он так отчаянно кричит. Но она убеждена, что это делать необходимо, так как ее мать объяснила (а уж она-то знает), что если поддаться ребенку сейчас, то потом он вырастет испорченным и избалованным. Она же хочет делать все правильно; в какой-то миг к ней приходит ощущение, что это маленькое существо на руках ей важнее и дороже всего на свете.

Она вздыхает и кладет ребенка в кроватку, украшенную желтыми утятами и вписывающуюся в дизайн всей детской комнаты. Она приложила немало стараний, чтобы украсить ее мягкими легкими шторами, ковром в виде огромной панды, обставить мебелью: белым шкафом, ванночкой и пеленальным столиком со всякими присыпками, маслами, мылом, шампунем, расческой, которые сделаны в особой детской цветовой гамме. На стене висят картинки детенышей разных животных, одетых по-человечески. Ящики шкафа заполнены крошечными кофточками, пижамками, ботиночками, шапочками, рукавичками и пеленками. На шкафу плюшевый мохнатый ягненок неестественно стоит на задних лапах рядом с вазой с цветами: их лишили корней в угоду матери ребенка, которая «любит» цветы.

Женщина расправляет рубашечку на ребенке и укрывает его вышитой простыней и одеяльцем с его инициалами. Она с удовольствием отмечает все эти мелочи. Еще бы, она не поскупилась для того, чтобы превратить эту комнату в идеальную детскую, хотя ее молодая семья пока не может позволить себе обставить мебелью остальные комнаты. Мать склоняется поцеловать гладкую, как шелк, щечку ребенка и покидает комнату. Тело младенца сотрясает первый душераздирающий крик.

Она тихонько прикрывает дверь. Да, она объявила ему войну. Ее воля должна победить. За дверью раздаются звуки, похожие на крики человека под пыткой. Ее континуум говорит ей, что ребенку плохо. Если природа дает понять, что кого-то пытают, то так оно и есть. Истошные вопли ребенка — не преувеличение, они отражают его внутреннее состояние.

Отсутствие опыта «ручного периода», постоянная неуверенность в себе и невыразимое чувство одиночества и отчуждения отныне будут оставлять свой автограф на всех поступках этого человека. Но необходимо заметить, что ребенок в раннем возрасте никак не может распознать неадекватную мать, не способную растить свое дитя в русле континуума. Такая мать остается равнодушной к сигналам ребенка и не настроена удовлетворять его ожидания. Позже с развитием интеллекта ребенок начинает понимать, что их интересы совершенно расходятся. Ему приходится бороться с матерью, чтобы спасти себя. И все же в глубине души он лелеет мысль, что мать любит его безусловно, без всяких «но», просто так, за то, что он есть, хотя вслух он может говорить об обратном. Все доказательства враждебности матери, любые логические обоснования, его отторжение и протесты против ее действий не могут освободить ребенка от внутреннего убеждения, что мать все-таки любит его, обязана любить, несмотря ни на что. Ненависть к матери (или к ее образу) как раз и демонстрирует поражение в войне с этим убеждением.

Чувство независимости ребенка и его эмоциональное созревание берут свое начало в многогранном опыте «ручного периода». Ребенок может стать независимым от матери, лишь пройдя стадию абсолютной от нее зависимости. От нее на этой стадии требуется правильное поведение, предоставление ребенку опыта «ручного периода» (то есть ношение на руках) и обеспечение перехода к другим стадиям. Но освободиться от травмы, нанесенной матерью, не следовавшей континууму, невозможно. Потребность в ее внимании так и останется с человеком на всю жизнь. Человек же, решивший побороть в себе эту потребность, будет походить на безбожника, грозящего кулаком небесам и кричащего «Бог, я в тебя не верю!» и прочие богохульства лишь для того, чтобы произнести Его имя всуе.

С тех пор как интеллект стал хозяином в нашей жизни и наплодил множество теорий о воспитании, дети натерпелись немало лишений и жестоких страданий. Доводы, предлагаемые интеллектом для изменения и прогрессивного улучшения воспитания детей, совсем не схожи с «доводами» континуума. Даже когда первые случайно попадали в правильное русло, то, не имея отношения к континууму, все равно оставались разрозненными и бесполезными.

Один такой теоретический осколок был внедрен в практику в детских отделениях роддомов. Кому-то пришло в голову повесить в отделении динамики и давать младенцам, уже испытывающим недостаток опыта и внимания, слушать биение человеческого сердца. Результат этого небольшого мероприятия был ошеломляющим. Дети становились более спокойными и гораздо быстрее шли на поправку. После этого эксперимент получил мировую известность.

Другой, похожий, но независимый от первого, эксперимент был поставлен специалистом по уходу за недоношенными младенцами. Если инкубаторы, где лежали малыши, находились в постоянном движении, дети гораздо быстрее приходили в норму. В обоих случаях дети меньше плакали и быстрее набирали в весе.

Английская королева Виктория первая начала пользоваться детской коляской, а затем она распространилась среди народа. Чрезвычайно интересные результаты могло бы дать исследование по воздействию использования коляски на последующие поколения и жизнь западной семьи. Жаль, что коляску не постигла судьба манежа, изобретению которого я была свидетелем в деревне екуана.

Я видела, как индеец Тудуду что-то мастерил. Оказалось, что это был почти законченный детский манеж. Он представлял собой вертикальные колышки, привязанные сверху и снизу лианами к квадратным рамам. Эта конструкция смахивала на доисторический детский манеж из комиксов. Тудуду положил на него немало труда и с довольным видом подгонял по длине последний колышек. Затем он отправился на поиски своего сына Кананасиньювана, который начал ходить лишь неделю назад. Завидев малыша, Тудуду схватил его и триумфально посадил в свое новое изобретение. Кананасиньювана, постояв пару секунд с непонимающим видом посреди манежа, двинулся в одну сторону, потом повернулся и понял, что он в ловушке. В следующее мгновение ребенок в ужасе заливался слезами, что нечасто увидишь в его племени. Все было четко и ясно. Манеж не нужен и бесполезен человеческому ребенку. Сильное, как и у всех екуана, чувство континуума Тудуду немедленно прореагировало на вопли сына. Он вытащил ребенка и отпустил восвояси, чтобы тот нашел утешение у матери перед тем, как снова пойти играть на улицу. Тудуду безоговорочно осознал провал своей затеи; в последний раз окинув взглядом свое творение, он раскрошил манеж в щепки топором. А так как оставшаяся куча древесины была молодой и сырой, то не годилась даже для разведения костра. Я не сомневаюсь, что это не первое и не последнее изобретение екуана подобного рода, однако с их чувством континуума столь явные ошибки будут исправлены незамедлительно.

Чувство континуума было стержнем человеческого поведения на протяжении двух миллионов лет и могло с успехом сдерживать опасность, исходящую от высокоразвитого интеллекта. С недавних пор чувство континуума было совсем забыто, человечество утратило равновесие и уже считает «прогресс» своим светлым будущим. Тем не менее континуум по-прежнему является неотъемлемой частью человеческой природы.

Из книги Ж. Ледлофф «Как вырастить ребенка счастливым. Принцип преемственности».
Скачать книгу



#
Тэги : #
loading...
Эту статью ещё не комментировали Написать комментарий
Ваше имя*
email*